Социологический диагноз правовой культуры дореволюционной России

В пореформенной России обычное право и народное правосознание стало предметом целенаправленного изучения со стороны целого ряда этнографов, юристов, экономистов, социологов. С одной стороны, настоятельная потребность в изучении обычного права была вызвана практическими задачами, в частности план кодификации права предусматривал вслед за сводом законов составление гражданского уложения, в котором санкционированные законом нормы обычного права не могли быть оставлены без внимания. С другой стороны, исследовательский интерес к народному праву возник на волне широкого политического и культурного движения народничества. Примыкавшие к нему исследователи обращались к обычному праву в поисках «народной правды».
Еще славянофилы указывали на «постоянное несогласие между законом и жизнью, учреждениями писаными и живыми нравами народными» как главное противоречие социокультурного бытия европеизирующейся России. В пореформенной России до начала XX в. расхождение между обычным правом и законодательством только увеличивалось. Развитие российского законодательства шло в направлении сближения его с законодательствами западноевропейских стран, но отдаляло от правосознания народа. И это притом, что обычное право, как комплекс норм и институтов, продолжало играть огромную непосредственную роль в жизни подавляющей части населения страны. Обычное право было официально признанным сегментом нормативно-институциональной структуры дореволюционного российского общества, обеспечивающим регулирование, прежде всего, гражданско-правовых отношений в крестьянской среде. Признание российским законодательством за нормами обычного права действительной юридической силы сохраняло традиционный крестьянский правопорядок (его нормы, ценности, институты, отношения, представления) в его внутренней замкнутости и обособленности от общего правопорядка. Однако помимо консервативных правительственных мер, призванных оградить деревню от «вредного» влияния города и имеющих целью «подморозить» сложившийся строй крестьянской жизни, некоторые прогрессивные институциональные инновации создавали условия не только для воспроизводства традиционной правовой культуры в отведенном ей сегменте общества, но и способствовали ее вторжению в сферы, до того подлежавшие законодательному регулированию. Так, введение суда присяжных, состав которых формировался по большей части из крестьян, создавало возможности для решающего влияния обычно-правовых представлений на общую судебную практику (а не только практику сельских, волостных судов) и тем самым способствовало их поддержанию в качестве действенных регуляторов поведения индивидов за пределами суда, в повседневном взаимодействии. Закон, призванный служить инструментом урегулирования, улаживания споров и конфликтов в обществе, становился источником социальной напряженности, вступая в противоречие с традиционными юридическими воззрениями народа. Несоответствие закона народному правосознанию лишало легитимности как сам закон, так и государственную власть, которая этот закон создавала. Носителям традиционного правосознания закон представлялся непонятной, внешней, чуждой силой. В то же время у крестьян в соответствии с особенностями их правовой культуры формировались такие ожидания, которые не могли быть реализованы законным способом и вообще противоречили курсу реформирования, капиталистической модернизации России. Эмансипация крестьян в 1861 г. вызвала твердую уверенность среди крестьян в наступлении «черного передела» с передачей им помещичьей земли. Иногда эти ожидания приводили крестьян к невыгодным для себя в экономическом отношении решениям (например, к отказу выкупить на выгодных для себя условиях землю в твердой уверенности, что она и так достанется им даром), иногда прямо толкали их к нарушениям прав чужой собственности и беспорядкам.