Обращаясь в новелле “Der Irre” (1911) к теме безумия, автор стремится с помощью определенным образом организованной образности отобразить и воссоздать воспаленное сознание душевно больного человека: его видение мира, восприятие действительности, отношение к невольно и зачастую роковым образом окружающим его людям.
“Сильные позиции текста” (это термин принятый учеными-филологами, работающими в русле лингвостилистики) сразу ощутимо маркированы автором: семантически (логико-философски); стилистически (в т.ч. экспрессивно); синтаксически.
Нарратив сильной позиции представляется чуть ли не перенасыщенной спрессованной концентрацией поэтологических средств, причем они предстают в образном соотношении с более “разряженными”, менее плотными денотативно обозначенными нейтральными повествовательными отрезками. Справедливо Ю.М. Лотман указывал в рамках структурного анализа, что “художественный прием — это отношение, а не материальный элемент текста”.
Нам видится логика и смысл повествовательной структуры не в выделении сильных позиций путем приема, а в структурной соотнесенности их в рамках текстуального хронологического пространства. Исследовать характер подобного соотношения — плодотворная задача лингвостилистики.
Лингвостилистический анализ сильных позиций текста на семантическом уровне показывает следующее:
Известно, что первым семантическим знаком любого художественного произведения является его заголовок как один из важнейших элементов текста, выполняющий в каждом конкретном случае “означающие” функции.
Заголовок всегда воспринимается не только проспективно, но и ретроспективно. Прочитав новеллу Георга Хейма, можно утверждать, что заголовок “Der Irre” выполняет тематизирующую и декодирующую функции. Этот заголовок выполняет также номинативно-символическую функцию: автор персонифицирует идею безумия, очерчивая при этом главную и единственную тематическую линию произведения, и в дальнейшем в ходе всего повествования он не называет главного героя по имени, используя для его наименования личные местоимения er, ihn, ihm. Таким образом, автор концентрирует внимание читателя не на личности героя, ведь имя — это своего рода указание на сущность личности и человека, а на его сознание. Значительная сила обобщения присуща авторскому слову: нет индивидуализации вообще, а выступает некий персонаж — тип. Известно, что гениальный филолог А.Ф. Лосев в своей работе “Философия имени” выделял в имени 67 логико-философских моментов.
Чтобы погрузить читателя в мир ассоциации и галлюцинаций больного разума, автор сосредоточивается на специфических формах синтаксиса. Поэтика слова делает выразительной символичность того, что вместо колосящегося поля, по которому на самом деле идет герой, он видит перед собой сюжет картины “Кааба”: видит молящихся верующих людей на площади перед святым храмом Кааба. И словно магическое заклинание, повторяя святое слово “Кааба”, он с блаженной улыбкой ступает по черепам молящихся. В этом видении автор сплетает воедино божественное и сатаническое начало в герое, показывает, как зло в его больной душе и воспаленном разуме побеждает добро. Видение героя в дальнейшем тексте оказывается пророческим (сцена убийства детей).
Герой витально близок природе, он выступает как неотъемлемая ее часть, но в то же время он неразличимо сливается с ней, подобно скорее животному, низшему по сравнению с человеком организмом (verckroch sich), лицо — подобное неподвижной (неодушевленной) маске, как луна (лунообразное), самоиндентификация с женой, шакалом. Вместе с поэтичностью природы, созданное сравнением, автор вводит тот важнейший мотив, который развернется на последующих страницах в искаженном безумием, больном сознании героя: мотив мышления большими, вселенскими категориями, соотношения себя с птицей, что выливается в манию величия, реализованную разрушительно. Здесь есть оттенок страшного в своей дерзости соперничества безумца с создателем — творцом. Совершая ряд убийств, сумасшедший берет на себя божественную прерогативу возмездия. Тема дивинации, мания величия искажает божественную литургию, насыщая священное дьявольскими акцентами разрушения и зла.
Лексика в присутствующей в тексте несобственно-прямой речи социально тонирована, она богата жаргонизмами и экспрессивными словами, имеющими уничижительную, пренебрежительную окраску.
Известно, что особенно глубокая, хотя не во всем бесспорная теория психологии З.Фрейда получила широкое распространение и популярность, войдя в литературу 20-30-х годов XX века. Любопытна перекличка этих идей с образным планом новеллы. В образе безумца неосознанные импульсы обретают чудовищный размах, заставляют его прибывать в условном мире — пространстве иллюзий, похожих на реальность.
В тексте синтаксически маркирован анаколуф: Und der Assistentarzt, dieses bucklige Schwein, dem hatte er noch mal das Gechirn zertreten, — указание на враждебность героя среде, его самоизоляцию. Внутреннее состояние героя передают динамические картины, насыщенные метафизическими сравнениями (метафоры птицы, творца), символикой жизни — разрушения — смерти, синестезиями (krachten die beiden kleinen Schдdel immer zusammen wie das reine Donnerwetter; das Blut um ihn herum wie ein feuriger Regen), визуализированными метафорами: Jetzt war er selber das Tier. Почти все глаголы — сказуемые в сильных позициях текста относятся к лексико-семантической группе глаголов чувствования. Краткость предложений создает единый ритмический рисунок повествования.
Таковы лишь некоторые наблюдения над сильными позициями текста, анализ которого в принципе может быть неисчерпаемым.
Спонсор статьи — архив качественных рефератов «5ka.at.ua» — предлагает вашему вниманию каталог рефератов и сочинений, обладающих высокой научной ценностью.
