Одна из наиболее мифологизированных сфер современной действительности – структуры власти: здесь символика формировалась столетиями, обогащаясь различными традициями.
Проблема власти – одна из тех проблем, изучение которых располагается на перекрестке различных сфер гуманитарного знания-социологии, истории, антропологии, философии. Являясь одной из главных тем художественного творчества, власть приобретает также статус эстетического объекта. В метафорическом аспекте понятие власть обладает широким смыслов – пространственных (горизонты власти, пределы власти), физических (фасад власти, опора власти, фундамент власти, каналы власти), театральных (кулисы власти, сцена власти), физиологических (пульс власти, агония власти, паралич власти, лицо власти). Говорят также о «причудах власти», «капризах власти», «опьянение власти» — можно привести большой перечень подобных характеристик, отражающих реакцию языка на определение этого феномена.
В контексте определения власти (по Максу Веберу) как возможности осуществления своей воли в социальной жизни, несмотря на сопротивление, естественно, возникает вопрос о характере этой воли, связанной с доминирующими, наиболее устойчивыми, явно или неявно выраженными стереотипами властвующего слоя общества, восходящие к архетипическим и мифологическим истокам. В современной науке исследованием архетипики власти занимается Н.О. Осипова, рассматривающая истоки сакрализации власти в древних мифах и мифологических мотивах.
Архетипическая основа власти формируется на ранних стадиях архаических обществ в процессе культурогенеза и первых форм социализации, связанных с механизмом доминирования. И в этом пространстве мифологического сознания одно из главных мест в создании архетипов власти принадлежит системе запретов, нарушение которых сдерживалось страхом, или священным ужасом, на что обращает внимание Ф. Боас: «Значение табу разветвляется в двух противоположных направлениях: с одной стороны, оно означает святой, священный, с другой – жуткий, опасный, запретный, нечистый».
Социальный отбор, порождающий властеотношения, соотносится, по мнению антропологов, с т.н. «эгрессией» (термин А. Богданова), или «выхождением из ряда». Эгрессия (биологическая, психофизиологическая), связанная с индивидуальными данными человека и граничащая с табуированием, была связана с «преодолением» запретов и изначально находилась в непосредственной зависимости от него. В этом плане примечательна надпись на афише одного из современных американских блокбастеров: «Историю делают те, кто нарушает правила». И если мы взглянем с этой точки зрения на историю – русскую и европейскую, то феномен власти вполне вписывается в эту формулу.
В данном контексте важен сам факт выхода за пределы общепринятых представлений о выдающихся индивидуальных данных (биологической организации, интеллектуальной выносливости и т.д.), поэтому фактор доминирования может располагаться на противоположном полюсе, когда начинают доминировать изначально незаметные индивиды, на первый взгляд не представляющие угрозы, и не всегда за счет интеллектуального или физического преимущества. Неприметность человека как знак власти впоследствии назовут скрытой харизматичностью личности.
В ряду прочих антропологи связывают феномен доминирования с нарушением пищевых и сексуальных табу. Об этом очень точно в свое время сказал Фрейд: «Властелинам предоставляются большие права, совершенно совпадающие с запрещениями, табу для других. Они являются привилегированными особами: они могут делать то и наслаждаться тем, что, благодаря табу, запрещается всем остальным».
Так, переход к поеданию мяса формировало и определенные нормы его распределения, когда внутри коллектива формировались группы, различающиеся по количеству потребляемого мяса. В противоречии с нормами в сфере распределения пищи устанавливается принцип ее потребления наиболее сильными физически представителями сообщества: «Пища, предназначенная для употребления представителями высших социальных страт, является запретной для всех остальных». Во время ритуальных празднеств право выбора, количества и первого вкушения пищи предоставлялось верховному вождю (впоследствии монарху). Семиотическая функция еды формировалась в тесной связи с установлением социальной иерархии. К. Леви-Строс в «Сыром и вареном» («Мифологики»), анализируя древние мифы о «разорителях гнезд», обращает внимание на связь культурного героя, получившего власть через обладание огнем, и секретом жареного мяса. Принося в племя жареное мясо, он выполняет тем самым свою демиургическую функцию, приобретая тем самым власть над своим племенем. Таким образом, семантика «вареного» (или «приготовленного») сопутствует приобретению власти. Но до этого герой претерпевает стадию мучений, страданий (на дереве, скале, но обязательно на высоком месте), что связано с инициальной ритуальностью. Не случайно уже в поздних формах культуры (например, изобразительном искусстве, встречается этот сюжет, но уже в трансформированном варианте и с иной коннотацией – от античных симпосионов до Питера Брейгеля). Человек власти получал право на кормление народа в период своего «вхождения во власть» — это закрепляло его статус. Через ритуальное кормление устанавливалась и система иерархии во властеотношениях – не случайно выражение «отхватить кусок побольше» («выделить кусок побольше») относится не только к еде, но и к владению собственностью, а понятие «кухня» в нашем сегодняшнем представлении устойчиво связано с характеристикой политических интриг. Избранничество в еде подкрепляется социальным избранничеством: еда приобретает статусный характер и становится символом богатства, величия и благополучия (а следовательно, и возможности претензий на власть) не только на уровне конкретного индивида, но и на уровне идей государственности. Замечательно демонстрирует эти процессы идея изобилия знаменитой «Книги о вкусной и здоровой пищи» и павильоны ВДНХ.
